Идеи

страница 4

   Я предлагаю значительно упростить систему и позволить, таким образом, ускорить бизнес-процессы, уменьшить чиновничий аппарат и сделать регулирование более прозрачным.

   Самый главный вопрос – как?

   А очень просто – сократить дорогу деньгам. Пустить их от организаторов бизнес-обмена к простым труженикам напрямую, а не через чиновника. То есть просто законодательно закрепить необходимый в данной отрасли процент доли оплаты труда. А налог сделать минимальный.

   Вы замечали, наверное, что в бесплатной больнице – у вас просят полис, будто бы сомневаются в том, что вы тоже налогоплательщик. Вам говорят, чтобы вы за свои деньги покупали шприцы, лекарства и многое другое. А тот, кому просто платят нормальную зарплату, идет в платную поликлинику и, если ему там не нравится, ищет другую. О том насколько бесплатно наше бесплатное образование ходят легенды. Есть очень хорошая поговорка про бесплатный сыр.

   Дорогие операции делают за счет благотворительных организаций. Праздники проводят при поддержке спонсоров, а между тем собирают непомерные налоги со всех.

   С нас всех собирают бешенные деньги, чтобы усложнять нам жизнь. И успешно усложняют. В стране победившей демократии вы чувствуете свою власть, как представитель народа?

   Государственное регулирование должно быть проще. Законодательное закрепление процентной доли оплаты труда – это очень хорошее решение.

   P. S. : А вообще, для реальной демократии было бы справедливо при одном государстве две распределяющие бюджет организации, так, чтобы каждый налогоплательщик выбирал сам, куда ему платить налоги. Это было бы правильно. И никаких партий, политиков и обещаний. Голые факты. Вся страна – акционеры, государство – совет директоров.

   Это тоже было бы неплохо.

   Ещё раз о кризисе (чуть серьёзнее).

   Язык, как известно, может довести до Киева. Мои поползновения в писательстве и экономике в итоге довели меня до дискуссии с Павлом Чувиляевым - журналистом и бизнесменом, регулярно пишущем для таких изданий, как Коммерсант Деньги, The New Times и других подобных. Он в свою очередь обратил мой взор на труды Василия Колташова, который занимается кризисом гораздо серьёзнее и совсем не случайно возглавляет Институт Глобализации и Социальных Образований (ИГСО). Это заметно расширило моё понимание проблемы и ещё раз укоренило в верности некоторых моих догадок. Посему я подготовил новый рассказ о кризисе, который так и назвал "Рассказ о кризисе", специально для тех, кто хочет увидеть проблему во всей её чарующей полноте. При этом, я сохранил и первый текст, так как в нём есть та самая простота, которая нужна для того, чтобы сделать малость понятнее "Рассказ о кризисе". Так что если вы читаете всё это - единым текстом, вам очень повезло - вы пропитаете себя глубокой мудростью очень быстро.

   Рассказ о кризисе

   Нынешний кризис – далеко не первый экономический кризис в истории. Я посмею высказать предположение, что если мы не примем меры, которые я изложу ниже, он также далеко не последний, и уж точно, не самый болезненный. И, конечно, я — далеко не единственный, кто говорит вам о кризисе. С тех пор, как произошло знаменательное падение котировок акций в Америке, появилось множество версий происходящего. Из всех, которые мне известны, мне более всего понравилась версия происходящего от директора Института Глобализации и Социальных Отношений, Василия Колташова. Кстати, он один из тех, кто вопреки многим авторитетным голосам предсказывал мировой кризис до того, как он произошёл, и предсказывал довольно точно. (Я тоже писал о кризисе задолго до того, как он наступил, начиная с 2001-го года, но я писал о кризисе, как об абстрактной закономерности, не вдаваясь в международную специфику и не давая точных прогнозов). Итак, что же говорит Василий Колташов про нынешний кризис?

   Василий Колташов описывает возникновение и дальнейшее ухудшение кризиса несоответствием между препятствиями, которые есть у миграции рабочей силы, и вообще неравного положения различных работников в мире, и полной свободы миграции производств, капиталов и товаров. Это несоответствие приводит к тому, что одна большая группа работников (Китай и Индия) массово производят товары для другой большой группы работников (США и Европа). Проблема в том, что работники Китая и Индии не могут сами купить все те товары, которые производят, из-за того, что оплата их труда очень низкая, а работники США и Европы, которые, благодаря работе профсоюзов, работают в более лучших условиях законодательно, вдруг остались вовсе без работы — ведь все производства переехали в Китай и Индию. Получается, что теперь все эти товары совсем некому купить. Ну вот всё и валится... Классический кризис перепроизводства, описанный ещё Карлом Марксом, но теперь уже в международном масштабе.

   Да, кстати, причём тут ипотека? Ипотека — это обеспеченный залогом кредит с долгим сроком погашения и небольшими выплатами. Не так давно — это был, пожалуй, наиболее разумный способ вложить деньги. Те самые деньги, которые финансисты прежде недоплатили рабочим в Китае или Индии (дополнительная прибыль не берётся из ниоткуда). Жильё — это очень ценный залог. Даже, если инвестору не выплатили кредит, он может просто взять жильё, вытряхнуть из него проштрафившихся жильцов, и сдать или продать это жильё, вернув себе свои вложения обратно. Только вот оплачивать ипотеку опять же выпало на долю рабочих США и Европы, которых прозорливые инвесторы не так давно вообще оставили без работы. В общем, проблема с ипотекой, та же, что была когда-то и с другими товарами — пиковое снижение покупательной способности населения с одной стороны, и свободная прибыль (которая образовалась путём занижения доли оплаты труда) с другой стороны, приводит к тому, что вторая сторона кредитует первую, а первая потом не может расплатиться. Массовые кредиты - это та самая "резиночка", которая оттягивается в трудный момент, но только для того, чтобы ударить побольнее. Если люди вынуждены массово брать кредиты, чтобы купить то, что они же в целом сделали - это тот самый несправедливый обмен, о котором я писал в своём первом тексте.

   Но вернёмся к ипотеке. Ипотека - это кредит на недвижимость под залог этой недвижимости. Вначале, кто-то не выплатил ипотеку и у них отобрали жильё. Теперь это жильё надо продать. И при этом вы далеко не единственный, кто вкладывался в ипотеку. Соответственно, жилья в США и Европе, в общем-то хватает. А вот денег не хватает. Вам приходится продавать это жильё значительно дешевле, чтобы вернуть себе хотя бы часть средств. Но что происходит дальше? Дальше на рынке появляется много дешёвого жилья от проштрафившихся заёмщиков и те, кто пока ещё стараются вовремя погашать кредит начинают соображать — зачем нам погашать кредит за дом стоимостью, к примеру, 60 000 долларов, если мы можем сегодня же разорвать наши отношения с банком отдать ему жильё и вселиться в другое жильё — за 25 000 долларов? Так они и делают. И неоплаченные квартиры снова появляются на рынке вынуждая цену на жильё падать дальше. А те, кто вложил деньги в ипотеку просто не могут вернуть их себе обратно. И таких людей оказалось очень много. Практически столько же людей, сколько зарабатывали на переводе производств в бедные страны. (Это они получали свои "свежие" прибыли и "накачивали" различные финансовые организации деньгами, поощряя их таким образом давать кредиты направо и налево).

   Весь этот международно-экономический клубок проблем выглядит на первый взгляд каким-то гордиевым узлом. И многие готовы рубить с плеча - обвиняют евреев, американцев, доллар, банки и правительства. Но я покажу вам, что этот узел можно распутать.

   Начнём с того, что определим для себя, что проблемы, собственно, две. Одна проблема заключается в том, что существующие законы в разных странах в разной степени плохо сдерживают естественную тенденцию занижения доли оплаты труда на предприятиях в капиталистическом обществе, а вторая проблема заключается в том, что это — вообще-то разные страны и свои законы они мало друг с другом согласуют.

   Сохранение приемлемой доли оплаты труда очень важно для решения кризиса, потому что капитализм объективно стремится к тому, чтобы занижать эту долю, и потому, что в экономике действует принцип убывающей предельной полезности. Я объясню, как они взаимосвязаны.

   Во-первых, следует пояснить почему капитализм способствует занижению доли оплаты труда против доли инвестиций в общей выручке? Представим, что существуют два абсолютно одинаковых предприятия. Они делят на двоих одну и ту же территорию, выпускают одну и ту же продукцию, и даже коллектив у них полностью клонированный. И один только раз, директора или совет директоров принимают различные управленческие решения. Один директор решает с прибыли закупить новую линию, и после этого сократить рабочие места, а другой принимает решение выплатить премии работникам. Кто из них получит конкурентное преимущество, повышение дивидендов и увеличенные шансы на успешное продолжение своей деятельности? Первый, тот, кто сократил рабочих и купил новую линию, также он мог перевести производство туда, где надо можно платить меньшие зарплаты. Таким образом, конкуренция, подобно эволюции просеивает бизнес и оставляет тех, кто занижает долю оплаты труда и увеличивает долю инвестиций. Это объективная закономерность. Бизнесмены вовсе не плохие. И всё же эта самая закономерность провоцирует кризис: когда мы все долго занижаем долю оплаты труда и следовательно — общую покупательную способность рынка, мы рано или поздно столкнёмся с тем, что люди просто перестанут покупать товары, потому что у них стало совсем туго с деньгами. С тех пор, как Карл Маркс описал кризис перепроизводства почти ничего не изменилось.

   А причём здесь принцип убывающей предельной полезности? А вот причем. Когда мы все не можем купить все эти произведённые холодильники и телевизоры — это не так на самом деле. Надо просто понимать, что мы имеем в виду, когда говорим «мы». Мы, те, кто сделал эти телевизоры и холодильники, работая на производстве, купить их не можем. А тот, кто сэкономил на наших зарплатах и премиях — он может. Но только они ему ни к чему в таком количестве. Положим, Уорен Баффет или Джордж Сорос и прочие славные люди их круга, которые постоянно думают, как сэкономить на зарплатах работников, вполне могут купить практически все утюги и пылесосы, но они им ни к чему. Это и есть принцип убывающей предельной полезности во всей своей грозной красе. К примеру, если у вас нет обуви, то первая пара обуви полезна для вас на сто процентов, а если у вас появляется вторая пара, то полезность каждой из двух пар теперь равна 50 процентам. Сотая пара ботинок делает себя и все остальные пары обуви полезными в размере одного процента. Так происходит потому, что от появления дополнительной пары ботинок у вас не вырастает дополнительной пары ног. От появления ещё одного холодильника, у вас не вырастет ещё один желудок. И так далее. Если бы финансисты и банкиры купили бы всё, что произведено, им осталось бы только раздать это нуждающимся, потому что им оно ни к чему, а купить больше некому — деньги-то все у них. В экономике возможен и экспоненциальный рост и геометрическая прогрессия, но физический мир иногда накладывает свои ограничения.

   Гораздо легче представить другое — рыночная экономика, которая ориентируется не только на потребности, но и на возможности. Зачем делать миллионы телевизоров и холодильников для миллиона бедных, которые не смогут это купить? Лучше делать одну огромную мраморную погребальную пирамиду для одного финансиста, наняв миллион бедных за тарелку супа, а ещё лучше за долги по тарелке супа, которую они съели в юношестве. В сути — рабство, но вообще-то — рыночная экономика.

   Но изъяны рыночной экономики всё-таки лучше изъянов плановой экономики. Поэтому следовало бы подумать, как можно исправить эти изъяны. И в замкнутой системе, допустим, в изолированном государстве, это можно было бы достаточно легко устроить. Например, законодательно установить обязательный минимальный процент доли оплаты труда от общей выручки предприятий. Это позволило бы избегать двух основных крайностей экономики: кризиса и дефицита. Если мы видим полки забитые товарами и людей, которые не могут ничего купить из-за отсутствия денег, мы делаем этот самый минимальный процент выше и деньги в предприятиях идут не на новую производственную линию, а на зарплаты и люди могут, наконец, покупать, что им нужно. А если мы видим, что все ходят с деньгами, но нет товаров, которые были бы нужны людям (никто же не вкладывается в новые производственные линии), мы делаем этот самый процент ниже и теперь у предприятий есть деньги на инвестиции. А так, как условия для всех предприятий одинаковы, то это сохраняет возможность конкуренции и рынка.

   Это, как налоги. Если бы предприятия имели возможность платить налоги добровольно, то это закончилось бы тем, что ни одно предприятие не платило бы налоги. Но налоги есть и они для всех одинаковы, и таким образом конкуренция не мешает развитию инфраструктуры.

   Вообще, в справедливом распределении денег есть некоторая философия, если не сказать — религия. Дело в том, что деньги всегда выполняют 2 функции: распределение совместно созданных благ и мотивация для создания этих самых благ (я называю мотивацию функцией веры и власти). Внимание: 2 функции, создание благ и распределение благ. Всё просто. Повышение доли оплаты труда — действие направленное на ускорение распределения совместно созданных благ — это оживляет торговлю до тех пор, пока не кончатся товары (дефицит). Мы усилили функцию распределения благ и соответственно понизили функцию создания благ. И получили проблему - дефицит. Меняться все хотят, да нечем. Понижение доли оплаты труда, а соответственно повышение чьей-то прибыли (прибыли государства в виде налогов или прибыли инвесторов в виде дивидендов) — действие направленное на усиление денежной мотивации, функции веры и власти — это оживляет производство до тех пор пока не кончатся деньги в виде покупательной способности (кризис). На этот раз мы повысили функцию создания благ, но соответственно понизили функцию распределения этих самых благ и получили кризис. Много всего сделано, но никто не может ничего купить - проблема обмена.

   Поясню подробнее про функцию веры и власти. Предположим, я средневековый садовник или агроном, который живя в каком-то городе, вдруг поверил в то, что если десятая часть жителей города и окрестностей заготовит черенки плодовых деревьев и кустов и в нужное время разобьёт большой-пребольшой сад, то такой сад сможет потом обеспечить разнообразной едой не только эту самую десятую часть жителей, но также и больных, вдов, сирот и прочих обделённых судьбой людей.

   Вообще, дело не плохое и надо бы народ подтянуть, но ваша вера может не передаться другим людям. Хоть пляшите... А, если у вас есть деньги, то всё становится проще, вы просто нанимаете нужных вам людей, и теперь они делают то, что нужно, за деньги. И ещё до того, как яблочки и персики вырастут и дадут урожай, они могут купить эти яблочки и персики где-то ещё или купить что-то ещё за ваши деньги, пока вы ждёте урожай. Таким образом, вы передали им свою веру. И ваша вера равна вашим вложениям. Другое дело, что согласись они работать без денег, то и делить сработанное надо было бы по вложенному труду. А теперь, когда вы вложили свою веру, то им надо заплатить за труд, а вам за вашу веру. И вы сами определяете для себя — что стоит ваша вера. Прибыль финансистов — это их зарплата за их веру. Обратите внимание, что и банки, и церкви не стремятся производить что-то полезное, но при этом они всегда стараются расположиться в очень респектабельных помещениях. Потому что эти самые респектабельные помещения способствуют вере. А вера — это именно то, что является их делом.

   Говоря «вера» я неразрывно связываю это слово с мотивацией созидания и с прибылью. Если кто-то говорит, что верит во что-то, но ничего для этого не делает, то это — не вера. Человек идёт на работу, потому что верит, что ему там заплатят и ещё он верит, что он там нужен и делает правильное дело. Если человек делает что-то созидательное, он всегда верит в некий полезный результат своих действий.

   Вот почему вера неотступно связана с властью и мотивацией. Допустим, произошла обратная ситуация: жители города поверили вам и стали что-то делать без вашего найма. Тогда вы разделите результат ваших трудов по мере того, кто что делал, потому что каждый трудился настолько, насколько верил, значит за веру каждый получает столько же, сколько и за труд, значит достаточно лишь посчитать труд и разделить результат согласно коэффициенту трудового участия. Тогда мы справедливо всё разделим и по вложенному труду и по вложенной вере. И если полученный результат окажется больше, чем вложенные усилия (а так и бывает при разделении труда и модернизации производства — это называется синергия), то каждый получит свою прибыль от этого «больше». Но, когда кто-то верит, а кто-то трудится, кто принимает решение о том, как делить результат? Тот, кто верит, потому что он выделяет вам вашу долю заранее. И в этом его власть. Если результат окажется больше, чем вы вложили усилий, то вся прибыль достаётся тому, кто верит. Он получает прибыль и его вера и власть, таким образом, усиливается.

   Да, кстати, чуть не забыл о церквях... До того, как усилилась роль денег и банков, именно церкви говорили горожанам, где и когда надо сеять пшеницу и как делить урожай. И люди им верили. Без денег, потому что у церкви свои инструменты веры.

   В целом, этот процесс — усиления тех, кто верит, приносит свои полезные плоды. Те, кто зарабатывают верой, увеличивают знания, потому что они живут за счёт того самого больше, то есть прибыли, а это самое больше образуется за счёт усложнения разделения труда и модернизации производства и технологий. Именно поэтому капитализм всегда побеждает коммунизм. А вложения окупаются там, где сокращают рабочих и ставят более современное оборудование. То есть вера - это инвестирование, особая индустрия, которая сильно способствует научному-техническому прогрессу и накоплению полезных знаний.

   Но тут есть и негативная тенденция. Весь результат в виде созданных благ в итоге равен всему труду и всей вере. И неизбежно происходит вот что — труд становится машинным. И эти самые машины могут принадлежать тому, кто верит. Соответственно, ему теперь принадлежат и труд и вера. Если мы разделяем эти совмещённые теперь труд и веру на всех работников, в процессе увеличения доли оплаты труда (потому как свободные деньги при отсутствии товаров, мы всё равно вложим в акции и облигации, а уже они поспособствуют модернизации производства и появлению новых товаров, но для этого нам надо иметь эти свободные средства), то мы приходим к идеальному обществу, где все обладатели труда и веры, но большая часть труда и веры у нас в виде акций и облигаций, а недостающая часть труда (пока мы не изобрели машины для всего) занимает у нас просто меньше времени. Если у нас много заработанных денег, то мы их вкладываем в акции, а если у нас большие дивиденды по акциям, мы можем решить приобрести что-нибудь для себя. Регулирование становится ещё более тонким, потому что нас не сдерживает принцип предельной полезности. Это был бы прекрасный мир. Если вернуться к яблокам и персикам, это означает агронома, который после того, как заранее выплатил зарплаты и получил урожай превышающий все затраты, решил разделить часть прибыли (то есть результат своей веры) между всеми работниками. Уверен, что такие агрономы и были, но когда так делают не все, тот, кто жадничает, получает больше власти и влияния и в итоге, он занимает все поля и финансирует все сады и пашни. Это становится нормой и называется финансовой деятельностью.

   Главное открытие этой философии в том, что весь результат человеческой деятельности и вся стоимость этого результата имеет в себе не только стоимость труда, но и стоимость веры. Это почти как у Маркса — у него в каждом товаре есть доля труда и доля капитала. Вместо веры Маркс сразу использует средство выражения этой веры. И ещё он переводит труд в капитал. Вначале, вы трудитесь, потом вы можете вкладывать заработанные деньги. Но вера существует сама по себе и она первична. Она ещё до труда. Потому что без веры никто не делает ничего хорошего. Вот, почему ещё коммунизм так и не распространился. Коммунисты ждут, пока труд превратится в капитал, без веры. А так не бывает. Коммунисты погрязли в бюрократии, потому что пытались отрицать мотивационную функцию денег, а воспринимали только распределительную. Оттого и дефицит. Нам нужен баланс — веры всегда будет столько же, сколько и труда. Если мы жадничаем в распределении нашей веры и нашей власти, то у нас неизбежно возникнут проблемы в распределении труда — это вопрос мотивации и вопрос веры.

   Если мы не создадим инструмент распределения результатов нераспределённой веры (она же результат денежной мотивации, она же прибыль), то получается, что наибольшая часть труда и веры, а с ними и результата в виде благ, принадлежат небольшой изолированной группе людей, которые словно собака на сене и сами воспользоваться этим не могут (принцип убывающей предельной полезности) и другим раздать не могут (страх выбыть из этой самой изолированной группы при сохранении системы). Да и повода нет. А также к людям, которые теперь и труд свой применить не могут, и веры у них никакой нет. Всё это порождает финансовое рабство и систему управления в виде тотального подчинения одних другим, которая сама по себе приводит к насилию и унижениям. (Эффект надсмотрщиков и заключенных). Так нераспределённые результаты нераспределённой веры окончательно превращаются во власть, притом абсолютную, а стало быть абсолютно развращённую. Регулируемая государством доля оплаты труда — это не просто инструмент экономики, это в конечном итоге инструмент демократии и свободы в широком смысле. Вот в таком философском ключе экономика связана с религией.

   В принципе, в истории уже существовали довольно-таки изолированные государства, которые могли бы придумать что-то подобное. Но осознанию необходимости такой нормы мешает другая норма — закон прямого родственного наследования. Потому что закон прямого родственного наследования передаёт справедливое расслоение общества одного поколения другому поколению, а это уже несправедливо. Но главное, что это увеличивает расстояние между бедными и богатыми и порождает классы и классовую борьбу. Левые и правые создают такое законодательство, которое часто само себе противоречит и не может работать. Оно похоже на агрегат, которые сконструирован сообща враждующими инженерами с противоположными интересами. Если изменить эту норму и создать специальный наследственный фонд, обязательный для всех, то мы получим общее наследство от всех умерших, всем детям в равных долях. Теперь у нас всегда при любых обстоятельствах есть средний класс, который и акциями владеет и работает время от времени, и поэтому старается создать такие законы, которые соблюдали бы все интересы. Это будет гарантировать защиту регулируемому проценту доли оплаты труда.

   Но опять же — это всё подходит для изолированного общества. Потому что в отстутствии изоляции мы получаем неработающие законы. То есть не совсем работающие. Представьте, что вы сели играть в карты с честными игроками, все они играют по правилам. Но беда в том, что каждый играет по своим правилам. Так же и с государствами. В США и Европе профсоюзы добились повышения доли оплаты труда и социальные гарантии, а в Китае и Индии никто этим не занимался и теперь предприятия просто переезжают в Китай и Индию, забывая о том, что они вообще-то являются рабочими местами для тех, кто потом должен покупать продукцию этих предприятий. Какие бы вы законы у себя не придумывали, это вас не спасёт, если ваши границы не закрыты, а окружающие действуют не синхронно с вами. Что толку устраивать в своей стране наследственный фонд, если смена гражданства детей решает эту проблему, как минимум для богатых и зажиточных?

   Я знаю, о чём все подумали. Я, в действительности, противник мирового правительства. Я согласен с тем, что каждый народ сам себе выбирает, как жить и что делать. Продолжая аллегорию с картами, единые правила, конечно хорошо, но играть самому с собой — совсем бессмысленное занятие. Поэтому, сохраняя всё как есть, достаточно лишь согласовать 2 важнейшие нормы в международном масштабе. Очень простые и понятные нормы: наследственный фонд и обязательный минимальный процент доли оплаты труда.

   Если этого не сделать, то не один так другой кризис приведут нас всех к войне. И это может произойти очень и очень быстро. Мы сейчас все за карточным столом, у нас разные карты на руках, а ещё у каждого свои правила и мы держим кроме карт, заряженные револьверы в свободной руке, чтобы успеть выстрелить. Может, кто-то и выиграет в этой игре, но он будет один, а все остальные проиграют.

   Мы выросли в мире, который менялся и продолжает меняться. Не все понимают, что вообще вокруг происходит. Эмоции накапливаются и ради наших детей, ради будущего человечества, мы обязаны подумать и хорошенько в этом разобраться. У нас просто нет другого выхода.